С альтернативным проектом 1 ноября выступил ЦС ФЗК. Он не доверял правому большевику Милютину и надеялся на поддержку Ленина, который в это время ставил на революционную инициативу «снизу».
Однако главное внимание лидеры ФЗК уделили не рабочему контролю на местах, а регулированию всей экономики. ЦС ФЗК предлагал формировать Временный высший совет народного хозяйства (ВВСНХ) из представителей Советов, профсоюзов, ФЗК, предпринимателей, союзов инженеров, техников и других заинтересованных сторон. Отраслевые отделы ВВСНХ должны были формироваться из представителей фабрично-заводских контрольных комиссий, состоящих из рабочих. ВВСНХ должен был организовать местные СНХ. Ему должно было принадлежать право секвестра предприятий.
Таким образом, проект ЦС ФЗК конкретизировал модель центрального регулирования в соответствии с обычными для 1917 г. демократическими принципами включения в очередной регулирующий орган множества представителей полезных для дела организаций. Противоречие с проектом Милютина и Ларина было не в этом, а в правах органов рабочего контроля, которые с точки зрения ЦС ФЗК должны быть значительно больше. Лидеры ФЗК считали, что нельзя было проводить закрытие и сокращение производства без согласия органов рабочего контроля, они могли бы определять себестоимость продукции, «вырабатывать формы и условия обмена между отдельными предприятиями», то есть принимать важнейшие управленческие решения.
Районные органы рабочего контроля в этой схеме создавались не столько для руководства ими, сколько для разрешения конфликтов, а всероссийский орган должен был вырабатывать инструкции.
Так, были выдвинуты две концепции рабочего контроля: «пассивная» и «активная». Первая делала рабочий контроль безвластным придатком центрального регулирования, Советов и профсоюзов, а вторая видела в нем структуру производственной демократии, участия в управлении под общим руководством центральных учреждений и пока вместе с предпринимателями постольку, поскольку они готовы сотрудничать.
Историк Д. Мандель, симпатизирующий левым коммунистам, так оценивает суть разногласий: «Главным вопросом, лежавшим в основе противостояния “товарищей справа” в отношении фабрично-заводских комитетов, были не предполагаемые анархистские тенденции последних, хотя в условиях кризиса и общего дефицита потенциал для конфликта между местными и общими интересами на самом деле присутствовал. Главным вопросом являлся социальный характер российской революции: “активный” контроль, защищавшийся фабрично-заводскими комитетами, означал радикальное ограничение прав частной собственности. Это было решительным шагом на пути к подавлению капитализма, даже если фабзавкомы не ставили себе целью немедленное введение социализма». Стремясь защитить большевистских лидеров ФЗК от критики справа, канадский историк ставит их в противоречивое положение. Социализм вводить они не хотят, а капитализм подавляют. Итак, капитализм действовать не может, а социализм не вводится. «А упало, Б пропало – кто остался на трубе?» Разруха – ни капитализма, ни социализма. Понятно еще, когда эсеры считали социализацию земли началом перехода от капитализма к социализму. В целом капитализм ослабевал и ограничивался, но мог отработать свой потенциал в городе, где промышленность для социализма еще недостаточно развита. Но производить такой эксперимент в городе – подрывать капитализм, ничем его не заменяя, – невозможно при переходе к индустриальному обществу. Свято место пусто не бывает – либо капитализм, либо социализм, либо разруха, сменяющаяся господством бюрократии. Если не капиталисты и не производственное самоуправление – то бюрократия.
В действительности противоречие между правыми большевиками и фабзавкомовцами, анархистские тенденции которых были не предполагаемыми, а вполне осязаемыми и даже выраженными в приверженности анархо-синдикализму части лидеров ФЗК, заключалось не в том, нужно ли подавлять капитализм. И те и другие считали, что нужно. Вопрос заключался в скорости и направлении этого процесса. Умеренные большевики настаивали, что капитализм нужно разрушать тогда и там, где и когда понятно, чем его заменить. «Товарищи справа» предлагали не торопиться, пока не выстроены структуры государственного регулирования и управления. Если поторопиться, ничего, кроме разрухи, не получится. А строить регулирование было затруднительно в условиях конфликта большевиков с массами специалистов, что в то же время трагично сказалось и на состоянии продовольственного дела. Поэтому умеренные большевики увязывали свой политический и экономический курс: найти общий язык с социалистической интеллигенцией и связанной с ней частью рабочего класса, построить аппарат регулирования и вытеснять им капиталистическое управление.
Однако на предприятиях нельзя было ждать – капитализм в условиях экономического кризиса отступал быстрее, чем коммунисты успевали выстроить ему замену. Коллективы могли заместить образующийся вакуум, взяв управление на себя. Согласно синдикалистскому взгляду, это уже был переход к социализму, к некапиталистическому обществу. Заменив капитализм производственной демократией, затем можно было выстроить и экономическую координацию, но не сверху, бюрократически, а снизу, демократически. И это уже не та модель социализма, в которой государственный центр определяет жизнь предприятий. Общие интересы в ней – это не план интеллектуалов ВСНХ, а сумма местных интересов, сформулированная демократически.