Старт Страны Советов. Революция. Октябрь 1917 – ма - Страница 42

21 декабря обсуждение полномочий ВЧК в Совнаркоме возобновилось. Была принята резолюция Штейнберга, отредактированная Лениным. ВЧК должна была передавать результаты своей работы в следственную комиссию при революционном трибунале или прекращать дело. НКЮ и НКВД, а также президиум Петросовета получали право контроля за работой ВЧК. Однако добытое Штейнбергом право санкции было теперь заменено более размытым: «Об арестах, имеющих выдающееся политическое значение, комиссии извещают Народные комиссариаты юстиции и внутренних дел» (а то бы они и так не узнали постфактум).

7 января, когда кризис с Учредительным собранием миновал, был достигнут компромисс: заместителем председателя ВЧК становился член ПЛСР В. Александрович, в комиссию включались еще четыре левых эсера. Кандидаты в члены комиссии должны были обсуждаться СНК. Штейнбергу поручалось «в кратчайший срок проверить основательность содержания в тюрьмах политических заключенных, удостовериться, формулированы ли для арестованных конкретные пункты обвинения для передачи их в Следственную комиссию при Революционном трибунале; всех же, кому в течение 48 часов не может быть предъявлено обвинение, освободить». Это решение было принято также под впечатлением от убийства матросами политзаключенных кадетов Шингарева и Кокошкина.

Другой угрозой для политики Ленина в этот период оставались правые большевики. Потеряв позиции в СНК и ЦК, они сохраняли депутатские мандаты и возобладали в бюро фракции большевиков в Учредительном собрании. Бюро стало созывать в Петроград депутатов-большевиков, хотя ЦК 29 ноября решил с этим не торопиться, чтобы не содействовать возникновению кворума. Более того, бюро фракции выступило за созыв партийного съезда или конференции для обсуждения позиции на Учредительном собрании, а значит, и политической линии партии вообще. Все равно в Петроград съедется много влиятельных большевиков с мест – с депутатскими мандатами. Это давало правым шанс еще раз изложить свои аргументы перед широким партийным активом.

11 декабря ЦК согласился вызвать в Петроград депутатов. Но было решено переизбрать бюро фракции. Одновременно Каменев, Рыков, Рязанов, Ларин и Милютин были выведены из состава большевистской фракции ВЦИК. Для фракции были написаны Лениным и утверждены ЦК тезисы об Учредительном собрании. Это произошло после споров большевиков о том, открывать ли вообще Собрание (или, может быть, подвергнуть его превентивной чистке, объявив левое крыло революционным конвентом по образцу Французской революции). 12 декабря Ленин добился утверждения своих тезисов фракцией Учредительного собрания, ее бюро было переизбрано, вместо Каменева его возглавил Шляпников. Последний бой умеренных большевиков был проигран. Ведущими внутрисоветскими оппонентами Ленина и его соратников становились левые эсеры.

Социалисты: работа над ошибками

Если съезд ПЛСР был устремлен в будущее, то проходивший 26 ноября – 5 декабря IV съезд ПСР был обращен в прошлое и занимался в основном работой над ошибками. Как получилось, что самая многочисленная и, судя по выборам, самая популярная партия России была отброшена на политическую обочину? Избранный председателем съезда В. Чернов и его сторонники обличали прежний ЦК за поддержку политики коалиции после Корниловского выступления. Сохранение союза с кадетами дискредитировало партию и стало политической ловушкой, способствовало торможению назревших реформ. Правое крыло ПСР как могло защищало провалившийся (во всяком случае на последнем этапе) коалиционный опыт. Вспыхивали ссоры, предъявлялись взаимные претензии за политику последних месяцев. На съезде оставались делегаты, симпатизировавшие левым, а Штейнбергу дали зачитать декларацию левого крыла, исключенного из партии, принятую на съезде ПЛСР. Но когда он заявил, что съезд ПСР подтасован, его все же лишили слова.

Из-за разногласий по поводу важнейших вопросов революции ПСР уже в сентябре стала, по выражению Чернова, «рассыпанной храминой» и во многом оставалась такой и теперь, в ноябре. Чернов и левое крыло партии время от времени атаковали более правых товарищей за организационные связи с либералами и интеллектуальную зависимость от меньшевиков, которых «их понимание революции как буржуазной сделало их штабом без армии». Сам Чернов, как и меньшевики, считал, что «Россия не созрела для социалистического переустройства», но все же идет дальше в оценке революции: «Уничтожая частную собственность на землю, она пробивает огромную брешь в цитадели буржуазной собственности и тем самым открывает собою некоторую переходную эпоху». Это уже очень близко к тому, что говорили и левые эсеры. Но Чернов считает их слишком радикальными, авантюристичными, максималистами (проводя параллель с предыдущим опытом создания левой эсеровской партии – максималистов). Во взглядах левых эсеров «много поэзии, много христианского мученического духа», «романтическая поэзия, предлагаемая вместо теории», стремление взойти на Голгофу ради того, чтобы разбудить мировую революцию, даже если из-за этого «голгофизма» придется пожертвовать страной. «Под этой поэзией, под этой романтикой нет ничего, кроме азартной игры ва-банк судьбами революции, судьбами народа, судьбами страны!» Их вина – союз с большевиками, которые «под фирмой власти Советов» совершают «насилие над Советами». Чернов критикует большевиков и за авантюризм, и за «конфискацию» эсеровской аграрной программы ради борьбы за власть. В проекте резолюции Чернов охарактеризовал большевизм как «режим демагогической олигархии под фирмой частью фальсифицированных, частью терроризированных Советов, опирающихся на грубую физическую силу военного преторьянства, вербуемого из тыловых гарнизонов и поверхностно возбужденных слоев пролетариата». Но всему этому Чернов смог противопоставить лишь одно предложение – защиту Учредительного собрания, о которой в общей форме было сказано им в последнем абзаце выступления. Вот альфа и омега эсеровской политической линии.