Старт Страны Советов. Революция. Октябрь 1917 – ма - Страница 90

Движение за территориальную автономию мусульман распространялось в Поволжье и здесь также натолкнулось на сопротивление Советской власти.

29 ноября 1917 г. Милли меджлис – Национальное собрание мусульман Внутренней России и Сибири – принял решение о создании автономной Идель-Уральской (Волжско-Уральской) республики. Открывшийся 8 января 1918 г. II Всероссийский мусульманский военный съезд поддержал эту идею и постановил, что в автономную Идель-Уральскую Советскую республику войдут территории Уфимской, частей Вятской, Казанской, Оренбургской, Пермской, Самарской и Симбирской губерний. Съезд назначил провозглашение республики на 16 февраля. Однако, как и в Белоруссии, автономисты, выступавшие за создание Советской национальной республики (в данном случае тюркской), не нашли взаимопонимания с местными советскими властями. Накануне Казанский Совет ввел в городе военное положение. Руководство мусульманского съезда было арестовано. 18 февраля съезд был разогнан.

* * *

Нежелание местных советских властей на деле уступать даже просоветскому мусульманскому автономизму способствовало росту влияния автономизма антисоветского. Центром сопротивления «триумфальному шествию советской власти» по Туркестану стал Коканд – экономический центр региона. 26 ноября 1917 г. здесь открылся IV Чрезвычайный краевой мусульманский съезд. На нем доминировала Шуро-и-Исламия. Сторонники Шуро-и-Улема во главе с экспансивным Лапиным были даже изгнаны со съезда, но затем их уговорили вернуться. 28 ноября съезд провозгласил Туркестанскую автономию (Туркистон мухторияти). Создатели автономии признавали авторитет Учредительного собрания и стремились «организовать свое правительство, которое будет автономно управлять Туркестаном». Съезд избрал представительный орган власти – Временный народный Совет (ВНС) и правительство, которое возглавил М. Танышпаев, один из лидеров казахской партии «Алаш» (в январе его заменил министр иностранных дел М. Чокаев). В руководство автономии вошло большинство депутатов Учредительного собрания от Туркестана. Они были демократами в спектре от умеренного социализма до либерализма. Треть состава съезд отдал представителям «европейских» организаций. Конструкция ВНС типологически была близка к Украинской Центральной раде, но политически правительство представляло более правый спектр – прежде всего национал-демократов. В правительство вошли представители не только туркестанской интеллигенции, но и хлопковых фирм. Это должно было помочь ему с финансами, но помогало большевикам обосновать тезис о буржуазном характере правительства Кокандской автономии.

Впрочем, политический курс правительств Закавказского комиссариата, Центральной рады и Туркестанской автономии мало различался. Они отчаянно боролись с финансовым кризисом, формировали вооруженные силы для отпора наступлению большевиков (почти с одинаковым «успехом») и пытались проводить умеренные социальные реформы (Туркестанская автономия попыталась ввести такое социал-демократическое средство решения социальных конфликтов, как примирительные камеры). Особое значение для лидеров Туркестанской автономии имело просвещение, так как в среде политической «туземной» элиты большим влиянием пользовались джадиды – мусульманские просветители. Не будем забывать, что модернизация туркестанского населения еще только начиналась. По «европейскому календарю» уровень модернизации здесь соответствовал не столько началу ХХ века, сколько XVII–XVIII векам, то есть эпохе Просвещения.

Налаживание системы просвещения было предварительной стадией процессов индустриальной модернизации и нациестроительства, которые уже стояли на повестке дня европейской части бывшей Российской империи. Туркестанская автономия объявила о присоединении к Юго-Восточному союзу, созданному донским и уральским казачеством, что было демонстрацией резкой оппозиции Советской власти и готовности к вооруженной борьбе с ней в случае необходимости.

Автономия опиралась на высшие и средние слои «туземного» общества и в столкновении с Советской властью не смогла привлечь столь же массовую поддержку, как позднее басмаческое движение. Но ситуация, в которой «европейское население» было окружено морем «туземного», не могла не сказаться на первоначальном сдерживании социальных антагонизмов среди «европейцев». Большевики, как и на Кавказе, воспринимались значительной частью «европейцев» как представители России и в борьбе с автономизмом встречали поддержку «русских кулаков Семиречья, царских чиновников и даже… – попов». Впрочем, большевики не ответили на эту поддержку взаимностью, продолжая действовать против «классовых врагов» так же, как и в России. Да и семиреченские казаки в большинстве своем вскоре выступили против большевиков вместе с казаками Дутова.

Так же как и в случае с другими автономиями, Совнарком подтвердил право Туркестана на нее, но не признал правительство в Коканде. Дело было не в автономии, а в том, кому в ней будет принадлежать власть.

Против Кокандской автономии выступили краевые IV съезд крестьянских депутатов (15–22 января) и IV съезд рабочих и солдатских депутатов (19–21 января), которые снова прошли раздельно и представляли левый сектор «европейского» общества Туркестана. К тому же 29 депутатов-мусульман заявили о поддержке позиций мусульманского съезда и покинули заседание. При этом меньшевики-интернационалисты, участвовавшие в работе второго из них, использовали сам факт создания правительства в Коканде для критики большевиков, которые слишком опередили ситуацию с провозглашением социалистических лозунгов. Меньшевик Данишевский считал, что, противопоставляя себя мусульманскому населению, большевики обрекают Советскую власть на гибель: «Здесь еще царят феодальные первобытные условия и нет пролетариата. Поэтому если в России большевистская программа считается утопией, то для края она является бредом больной фантазии».